Литература старый гений краткое содержание. Николай лесковстарый гений
На этом уроке мы узнаем больше о творчестве Н.С Лескова и познакомимся с некоторыми фактами его биографии. Проанализируем рассказ «Старый гений». Вновь столкнемся с использованием в литературе образа «маленького человека»
Родился Н. Лесков 16 февраля 1831 года в семье чиновника Уголовной палаты, выходца из духовного сословия. Детство писателя прошло в имении родственников Страховых, а также в городе Орле. В орловской глуши будущий писатель смог многое увидеть и узнать, что потом дало ему право сказать: «Я не изучал народ по разговорам с петербургскими извозчиками, а я вырос в народе, на гостомельском выгоне, с казанком в руке, я спал с ним на росистой траве ночного… Я с народом был свой человек, и у меня есть в нём много кумовьёв и приятелей…»
В 1841-1846 годах Лесков учился в Орловской гимназии, которую не удалось закончить. На шестнадцатом году жизни он потерял отца, а имущество семьи погибло в пожаре. Лесков поступил на службу в Орловскую уголовную палату суда, давшую ему хороший материал для будущих произведений.
В 1849 году Лесков при поддержке своего киевского дяди, профессора Алферьева, получает назначение в Киев чиновником Казенной палаты. В этот период Лесков много читает и увлекается старинной живописью и архитектурой. В будущем Лесков станет выдающимся знатоком древнерусского искусства.
В 1857 году Лесков подает в отставку и поступает на службу в частную торговую компанию, которая занималась расселением крестьян на новые земли. По делам службы Лесков объездил всю европейскую часть России. В литературу он вошел поздно, в 29 лет, однако с искренним сочувствием к народным проблемам. Все это нашло отражение в его произведениях. Сегодня мы прочитаем и проанализируем его рассказ «Старый гений».
В начале творческой деятельности Лесков писал под псевдонимом М. Стебницкий. Эта подпись впервые появилась 25 марта 1862 года под первой работой «Погасшее дело». Держалась она до 14 августа 1869 г. Временами проскальзывали подписи М.С., С., и наконец, в 1872 г., - Л.С., С. Лесков-Стебницкий, М.Лесков-Стебницкий. Среди других условных подписей и псевдонимов, использовавшихся Лесковым, известны:
- Фрейшиц
- В. Пересветов
- Николай Понукалов
- Николай Горохов
- Кто-то
- Член общества
- Псаломщик
Впервые рассказ «Старый гений» был опубликован в журнале «Осколки» в 1841 году, сам журнал был юмористический, и это говорит о том, что же высмеивает или разоблачает Лесков в этом рассказе. В основу сюжета рассказа положена ситуация типичная не только для России XIX века, но, к сожалению, и для сегодняшней России. Богатый франт обманул бедную старушку-помещицу, он не возвращает долг, и у нее хотят отобрать дом. Она приезжает в Петербург на судебное разбирательство, однако власти не могут защитить ее, непреодолимое препятствие возникает в момент, когда должнику в руки нужно вручить судебное постановление.
Композиция рассказа построена таким образом, что о событиях мы узнаем от автора, которому старушка-помещица рассказывает о своих бедах. Весь рассказ разделен на главы. Озаглавим каждую из них, подобрав цитату из текста, и составим цитатный план произведения.
Рассказ «Старый гений», цитатный план:
- Глава 1. «Вопиющее дело».
- Глава 2. «Он барин хороший, но только дурной платить».
- Глава 3. «В России невозможности нет».
- Глава 4. «Решилась ему довериться».
- Глава 5. «Помогли очень честно».
В таком маленьком рассказе деление на главы выглядит не совсем уместно, создается ощущение, что маленький рассказ хотят выдать за роман. То же происходит и с сюжетом, простую, на первый взгляд, ситуацию, легко решаемую в суде, воздвигают в ранг нерешаемой.
Парадокс заключается в том, что суд принимает решение в пользу старушки, однако возникает непреодолимое препятствие: никто не может вручить постановление ответчику. Почему же так происходит? Ответ на этот вопрос и составляет основную идею рассказа.
Помещица дала человеку в долг по нескольким причинам: во-первых, человек из приличной семьи, когда-то старушка знавала его мать, во-вторых, он богат, и старушка думала, что вскоре она получит деньги обратно. А сумма долга огромная, целых 15 тысяч рублей. Проходит время, а деньги никто не возвращает. Она едет в Петербург и здесь узнает о должнике много нового. Подберем цитаты, характеризующие должника.
«...должник принадлежал к одной из лучших фамилий, имел перед собою блестящую карьеру и получал хорошие доходы с имений и хорошее жалованье по службе».
«Было у него какое-то такое могущественное родство или свойство, что нельзя было его приструнить, как всякого иного грешника».
«он платить не привык, и если очень докучать станете - может вам неприятность сделать».
«...он барин хороший, но только дурной платить; а если кто этим занялся, тот и всё дурное сделает».
Таким образом, в рассказе поднимается тема «маленького» человека. Наивная и беззащитная старушка-помещица приехала в Петербург и начала войну с представителем высшего общества. Все вокруг сочувствуют старушке, однако все уверены, что она проиграет эту войну, слишком уж неравны силы.
«-Ах, сударыня, и охота же вам! Бросьте лучше! Нам очень вас жаль, да что делать, когда он никому не платит... Утешьтесь тем, что не вы первая, не вы и последняя».
Рассказ приобретает трагикомический оттенок, поскольку старушка-помещица никак не может понять и принять аксиому русской жизни: есть категория людей, которым закон не писан.
«-Ну, так тогда употребите меры.
- Да вот тут-то, - отвечают, - и точка с запятою: мы не можем против всех «употреблять меры». Зачем с такими знались.
- Какая же разница?
А вопрошаемые на неё только посмотрят да отвернутся или даже предложат идти высшим жаловаться».
Обращает на себя внимание тот факт, что окружающие обвиняют во всем старушку, ссылаясь на то, что она не тому человеку деньги занимала. Помещица даже обращается в высшие инстанции и пытается дать взятку в размере трех тысяч рублей, однако никто не хочет ей помочь. Таким образом, в рассказе осуждается бюрократическая система России XIX века. Несовершенство законодательных норм и исполнительной системы, бессильных перед имеющими власть людьми и равнодушными к проблемам «маленького» человека. Именно в этот трагический момент в рассказе появляется спаситель. Личность эта таинственная и узнаем мы о ней очень мало.
«- Спрашивала - кто он такой и какой на нём чин? "Это, говорит, в нашем обществе рассказывать совсем лишнее и не принято; называйте меня Иван Иваныч, а чин на мне из четырнадцати овчин, - какую захочу, ту вверх шерстью и выворочу.- Ну вот видите, - это, выходит, совсем какая-то тёмная личность.
- Да, тёмная... "Чин из четырнадцати овчин" - это я понимаю, так как я сама за чиновником была. Это значит, что он четырнадцатого класса. А насчет имени и рекомендаций прямо объявляет, что "насчет рекомендаций, говорит, я ими пренебрегаю, и у меня их нет, а я гениальные мысли в своем лбу имею и знаю достойных людей, которые всякий мой план готовы привести за триста рублей в исполнение"».
Сначала нам, как и автору, кажется, что перед нами очередной мошенник, который хочет воспользоваться доверчивостью старушки-помещицы, однако вскоре мы понимаем, что Иван Иванович руководствуется не желанием заработать денег, а желанием восстановить справедливость и наказать виновного.
«- Почему же, батюшка, непременно триста?
А так - уж это у нас такой прификс, с которого мы уступать не желаем и больше не берём.
Ничего, сударь, не понимаю.
Да и не надо. Нынешние ведь много тысяч берут, а мы сотни. Мне двести за мысль и за руководство да триста исполнительному герою, в соразмере, что он может за исполнение три месяца в тюрьме сидеть, и конец дело венчает. Кто хочет - пусть нам верит, потому что я всегда берусь за дела только за невозможные; а кто веры не имеет, с тем делать нечего».
И старушка-помещица доверилась Ивану Ивановичу, поскольку выхода у нее не было. Иван Иванович вместе со своим помощником провернул блестящую операцию, они спровоцировали скандал на вокзале, с которого франт собирался уехать за границу. Приехала полиция и должнику публично вручили судебное предписание. Франту ничего не оставалось делать, как выписать чек на всю одолженную сумму и вернуть 15 тысяч.
Таким образом, справедливость восторжествовала, но мы с вами понимаем, что это единичный случай, а сколько таких обманутых людей остается без защиты государства.
Парадокс - (от греч. paradoxos - странный ), афоризм, резко расходящийся с общепринятым здравым смыслом, часто имеющий остроумную форму. Назначение парадокса - заставить читателя или слушателя задуматься над, казалось бы, очевидными вещами. Парадокс часто используется в сатирической литературе, в ораторской прозе. На парадоксах основаны анекдоты, пародии.
Согласно Табели о рангах, введенной Петром Великим в 1772 году, чины в России делись на 14 классов; 14-й (коллежский регистратор) был низшим.
Герои произведений русской литературы, в которых поднимается тема «маленького человека», - чиновники четырнадцатого класса. В качестве примера можно вспомнить повесть Пушкина «Станционный смотритель». Посмотрим, как А.С. Пушкин пишет о чиновнике класса.
«Сущий мученик четырнадцатого класса, огражденный своим чином токмо от побоев, и то не всегда (ссылаюсь на совесть моих писателей)». (Рис. 2.)
Рис. 2. Иллюстрация к повести А.С. Пушкина «Станционный смотритель» ()
В конце урока хотелось бы обратить ваше внимание на название рассказа. Лесков называет Ивана Ивановича старым гением. Чтобы понять смысл этого названия, давайте обратимся к толковому словарю и посмотрим, какие значения даются слову «гений».
- Высшая степень творческой одаренности, проявление такой одаренности.
- Выдающиеся способности, талант в определенной сфере деятельности.
- Тот, кто обладает высшей степенью творческой одаренности.
- (разг.) Тот, кто в совершенстве владеет чем-то.
Именно последнее значение можно отнести к нашему герою. Он смог то, что остальные, по тем или иным причинам, не смогли. Читая произведение, мы восхищаемся умом и талантом Иван Ивановича, он воплотил в себе лучшие черты русского национального характера: благородство, честность, стремление защитить окружающих, хитрость.
Именно благодаря таким людям, как Иван Иванович, мы с уверенностью можем процитировать Лескова: «В России невозможности нет».
Прификс (франц. prix fixe) - твердая цена.
Список литературы
- Коровина В.Я. и др. Литература. 8 класс. Учебник в 2 ч. - 2009.
- Азбукин В.Н. Жанр очерка в творчестве Н.С. Лескова / В.Н. Азбукин // Проблемы реализма в русской и зарубежной литературах: тез. докл. 2-й межвуз. конф. литературоведов. - Вологда, 1969. - С. 84-86.
- Алексеева Т.А. Поэтика повествования в рассказах Н.С. Лескова: авто-реф. дис. канд. филол. наук / Т.А. Алексеева. - М., 1996. - 15 с.
- Foxdesign.ru ().
- Ruskline.ru ().
- Sdamna5.ru ().
Домашнее задание
- Напишите сочинение о том, кто виноват в страданиях старушки (по рассказу «Старый гений»).
- Ответьте на вопросы:
- 1. Понравился ли вам рассказ Н.С. Лескова «Старый гений»? Почему?
2. Расскажите, кого называют в этом произведении «старым гением».
3. Почему он берется «за дела только невозможные»? Что это за «дела»?
4. Как вы поняли содержание рассказа? Почему старушка, мелкопоместная дворянка, заложила свой дом и дала в долг петербургскому повесе? Что ею двигало? На что она рассчитывала?
5. Защищает ли закон бедную вдову? Каким образом?
6. Почему же тогда никак не выполнялось судебное предписание? Кто должен был
решать эту проблему? Почему же она казалась неразрешимой всем чиновникам, от
мала до велика?
7. Как писатель раскрывает трусливую и продажную сущность столичного
чиновничества? Обоснуйте свой ответ. - Опишите героиню рассказа. Какие черты характера подчеркивает в ней автор? Уточните, каким вам представляется отношение автора к герою.
Лесков Николай Семенович
Старый гений
Лесков Николай Семенович
Старый гений
Гений лет не имеет - он
преодолевает всё, что оста
навливает обыкновенные умы.
Ларошфуко
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Несколько лет назад в Петербург приехала маленькая старушка-помещица, у которой было, по её словам, "вопиющее дело". Дело это заключалось в том, что она по своей сердечной доброте и простоте, чисто из одного участия, выручила из беды одного великосветского франта, - заложив для него свой домик, составлявший всё достояние старушки и её недвижимой, увечной дочери да внучки. Дом был заложен в пятнадцати тысячах, которые франт полностию взял, с обязательством уплатить в самый короткий срок.
Добрая старушка этому верила, да и не мудрено было верить, потому что должник принадлежал к одной из лучших фамилий, имел перед собою блестящую карьеру и получал хорошие доходы с имений и хорошее жалованье по службе. Денежные затруднения, из которых старушка его выручила, были последствием какого-то мимолетного увлечения или неосторожности за картами в дворянском клубе, что поправить ему было, конечно, очень легко, - "лишь бы только доехать до Петербурга".
Старушка знавала когда-то мать этого господина и, во имя старой приязни, помогла ему; он благополучно уехал в Питер, а затем, разумеется, началась довольно обыкновенная в подобных случаях игра в кошку и мышку. Приходят сроки, старушка напоминает о себе письмами - сначала самыми мягкими, потом немножко пожёстче, а наконец, и бранится - намекает, что "это нечестно", но должник её был зверь травленый и всё равно ни на какие её письма не отвечал. А между тем время уходит, приближается срок закладной - и перед бедной женщиной, которая уповала дожить свой век в своём домишке, вдруг разверзается страшная перспектива холода и голода с увечной дочерью и маленькою внучкою.
Старушка в отчаянии поручила свою больную и ребёнка доброй соседке, а сама собрала кое-какие крохи и полетела в Петербург "хлопотать".
ГЛАВА ВТОРАЯ
Хлопоты её вначале были очень успешны: адвокат ей встретился участливый и милостивый, и в суде ей решение вышло скорое и благоприятное, но как дошло дело до исполнения - тут и пошла закорюка, да такая, что и ума к ней приложить было невозможно. Не то, чтобы полиция или иные какие пристава должнику мирволили - говорят, что тот им самим давно надоел и что они все старушку очень жалеют и рады ей помочь, да не смеют... Было у него какое-то такое могущественное родство или свойство, что нельзя было его приструнить, как всякого иного грешника.
О силе и значении этих связей достоверно не знаю, да думаю, что это и не важно. Всё равно - какая бабушка ему ни ворожила и всё на милость преложила.
Не умею тоже вам рассказать в точности, что над ним надо было учинить, но знаю, что нужно было "вручить должнику с распискою" какую-то бумагу, и вот этого-то никто - никакие лица никакого уряда - не могли сделать. К кому старушка ни обратится, все ей в одном роде советуют:
Ах, сударыня, и охота же вам! Бросьте лучше! Нам очень вас жаль, да что делать, когда он никому не платит... Утешьтесь тем, что не вы первая, не вы и последняя.
Батюшки мои, - отвечает старушка, - да какое же мне в этом утешение, что не мне одной худо будет? Я бы, голубчики, гораздо лучше желала, чтобы и мне и всем другим хорошо было.
Ну, - отвечают, - чтоб всем-то хорошо - вы уж это оставьте, - это специалисты выдумали, и это невозможно.
А та, в простоте своей, пристаёт:
Почему же невозможно? У него состояние во всяком случае больше, чем он всем нам должен, и пусть он должное отдаст, а ему ещё много останется.
Э, сударыня, у кого "много", тем никогда много не бывает, а им всегда недостаточно, но главное дело в том, что он платить не привык, и если очень докучать станете - может вам неприятность сделать.
Какую неприятность?
Ну, что вам расспрашивать: гуляйте лучше тихонько по Невскому проспекту, а то вдруг уедете.
Ну, извините, - говорит старушка, - я вам не поверю: он замотался, но человек хороший.
Да, - отвечают, - конечно, он барин хороший, но только дурной платить; а если кто этим занялся, тот и всё дурное сделает.
Ну, так тогда употребите меры.
Да вот тут-то, - отвечают, - и точка с запятою: мы не можем против всех "употреблять меры". Зачем с такими знались.
Какая же разница?
А вопрошаемые на неё только посмотрят да отвернутся или даже предложат идти высшим жаловаться.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Ходила она и к высшим. Там и доступ труднее и разговору меньше, да и отвлечённее.
Говорят: "Да где он? о нём доносят, что его нет!"
Помилуйте, - плачет старушка, - да я его всякий день на улице вижу он в своём доме живет.
Это вовсе и не его дом. У него нет дома: это дом его жены.
Ведь это всё равно: муж и жена - одна сатана.
Да это вы так судите, но закон судит иначе. Жена на него тоже счёты предъявляла и жаловалась суду, и он у неё не значится... Он, чёрт его знает, он всем нам надоел, - и зачем вы ему деньги давали! Когда он в Петербурге бывает - он прописывается где-то в меблированных комнатах, но там не живет. А если вы думаете, что мы его защищаем или нам его жалко, то вы очень ошибаетесь: ищите его, поймайте, - это ваше дело, - тогда ему "вручат".
Утешительнее этого старушка ни на каких высотах ничего не добилась, и, по провинциальной подозрительности, стала шептать, будто всё это "оттого, что сухая ложка рот дерёт".
Что ты, - говорит, - мне не уверяй, а я вижу, что всё оно от того же самого движет, что надо смазать.
Пошла она "мазать" и пришла ещё более огорчённая. Говорит, что "прямо с целой тысячи начала", то есть обещала тысячу рублей из взысканных денег, но её и слушать не хотели, а когда она, благоразумно прибавляя, насулила до трёх тысяч, то её даже попросили выйти.
Трёх тысяч не берут за то только, чтобы бумажку вручить! Ведь это что же такое?.. Нет, прежде лучше было.
Ну, тоже, - напоминаю ей, - забыли вы, верно, как тогда хорошо шло: кто больше дал, тот и прав был.
Это, - отвечает, - твоя совершенная правда, но только между старинными чиновниками бывали отчаянные доки. Бывало, его спросишь: "Можно ли?" - а он отвечает: "В России невозможности нет", и вдруг выдумку выдумает и сделает. Вот мне и теперь один такой объявился и пристаёт ко мне, да не знаю: верить или нет? Мы с ним вместе в Мариинском пассаже у саечника Василья обедаем, потому что я ведь теперь экономлю и над каждым грошем трясусь - горячего уже давно не ем, всё на дело берегу, а он, верно, тоже по бедности или питущий... но преубедительно говорит: "дайте мне пятьсот рублей - я вручу". Как ты об этом думаешь?
Голубушка моя, - отвечаю ей, - уверяю вас, что вы меня своим горем очень трогаете, но я и своих-то дел вести не умею и решительно ничего не могу вам посоветовать. Расспросили бы вы по крайней мере о нём кого-нибудь: кто он такой и кто за него поручиться может?
Несколько лет назад в Петербург приехала маленькая старушка-помещица, у которой было, по её словам, «вопиющее дело». Дело это заключалось в том, что она по своей сердечной доброте и простоте, чисто из одного участия, выручила из беды одного великосветского франта, - заложив для него свой домик, составлявший всё достояние старушки и её недвижимой, увечной дочери да внучки. Дом был заложен в пятнадцати тысячах, которые франт полностью взял, с обязательством уплатить в самый короткий срок.
Добрая старушка этому верила, да и не мудрено было верить, потому что должник принадлежал к одной из лучших фамилий, имел перед собою блестящую карьеру и получал хорошие доходы с имений и хорошее жалованье по службе. Денежные затруднения, из которых старушка его выручила, были последствием какого-то мимолетного увлечения или неосторожности за картами в дворянском клубе, что поправить ему было, конечно, очень легко, - «лишь бы только доехать до Петербурга».
Старушка знавала когда-то мать этого господина и, во имя старой приязни, помогла ему; он благополучно уехал в Питер, а затем, разумеется, началась довольно обыкновенная в подобных случаях игра в кошку и мышку. Приходят сроки, старушка напоминает о себе письмами - сначала самыми мягкими, потом немножко пожёстче, а наконец, и бранится - намекает, что «это нечестно», но должник её был зверь травленый и всё равно ни на какие её письма не отвечал. А между тем время уходит, приближается срок закладной - и перед бедной женщиной, которая уповала дожить свой век в своём домишке, вдруг разверзается страшная перспектива холода и голода с увечной дочерью и маленькою внучкою.
Старушка в отчаянии поручила свою больную и ребёнка доброй соседке, а сама собрала кое-какие крохи и полетела в Петербург «хлопотать».
Глава вторая
Хлопоты её вначале были очень успешны: адвокат ей встретился участливый и милостивый, и в суде ей решение вышло скорое и благоприятное, но как дошло дело до исполнения - тут и пошла закорюка, да такая, что и ума к ней приложить было невозможно. Не то, чтобы полиция или иные какие пристава должнику мирволили - говорят, что тот им самим давно надоел и что они все старушку очень жалеют и рады ей помочь, да не смеют… Было у него какое-то такое могущественное родство или свойство, что нельзя было его приструнить, как всякого иного грешника.
О силе и значении этих связей достоверно не знаю, да думаю, что это и не важно. Всё равно - какая бабушка ему ни ворожила и всё на милость преложила.
Не умею тоже вам рассказать в точности, что над ним надо было учинить, но знаю, что нужно было «вручить должнику с распискою» какую-то бумагу, и вот этого-то никто - никакие лица никакого уряда - не могли сделать. К кому старушка ни обратится, все ей в одном роде советуют:
Ах, сударыня, и охота же вам! Бросьте лучше! Нам очень вас жаль, да что делать, когда он никому не платит… Утешьтесь тем, что не вы первая, не вы и последняя.
- Батюшки мои, - отвечает старушка, - да какое же мне в этом утешение, что не мне одной худо будет? Я бы, голубчики, гораздо лучше желала, чтобы и мне и всем другим хорошо было.
- Ну, - отвечают, - чтоб всем-то хорошо - вы уж это оставьте, - это специалисты выдумали, и это невозможно.
А та, в простоте своей, пристаёт:
Почему же невозможно? У него состояние во всяком случае больше, чем он всем нам должен, и пусть он должное отдаст, а ему ещё много останется.
- Э, сударыня, у кого «много», тем никогда много не бывает, а им всегда недостаточно, но главное дело в том, что он платить не привык, и если очень докучать станете - может вам неприятность сделать.
- Какую неприятность?
- Ну, что вам расспрашивать: гуляйте лучше тихонько по Невскому проспекту, а то вдруг уедете.
- Ну, извините, - говорит старушка, - я вам не поверю: он замотался, но человек хороший.
- Да, - отвечают, - конечно, он барин хороший, но только дурной платить; а если кто этим занялся, тот и всё дурное сделает.
- Ну, так тогда употребите меры.
- Да вот тут то, - отвечают, - и точка с запятою: мы не можем против всех «употреблять меры». Зачем с такими знались.
- Какая же разница?
А вопрошаемые на неё только посмотрят да отвернутся или даже предложат идти высшим жаловаться.
Глава третья
Ходила она и к высшим. Там и доступ труднее и разговору меньше, да и отвлечённее.
Говорят: «Да где он? о нём доносят, что его нет!»
Помилуйте, - плачет старушка, - да я его всякий день на улице вижу - он в своём доме живет.
- Это вовсе и не его дом. У него нет дома: это дом его жены.
- Ведь это всё равно: муж и жена - одна сатана.
- Да это вы так судите, но закон судит иначе. Жена на него тоже счёты предъявляла и жаловалась суду, и он у неё не значится… Он, чёрт его знает, он всем нам надоел, - и зачем вы ему деньги давали! Когда он в Петербурге бывает - он прописывается где-то в меблированных комнатах, но там не живет. А если вы думаете, что мы его защищаем или нам его жалко, то вы очень ошибаетесь: ищите его, поймайте, - это ваше дело, - тогда ему «вручат».
Утешительнее этого старушка ни на каких высотах ничего не добилась, и, по провинциальной подозрительности, стала шептать, будто всё это «оттого, что сухая ложка рот дерёт».
Что ты, - говорит, - мне не уверяй, а я вижу, что всё оно от того же самого движет, что надо смазать.
Пошла она «мазать» и пришла ещё более огорчённая. Говорит, что «прямо с целой тысячи начала», то есть обещала тысячу рублей из взысканных денег, но её и слушать не хотели, а когда она, благоразумно прибавляя, насулила до трёх тысяч, то её даже попросили выйти.
Трёх тысяч не берут за то только, чтобы бумажку вручить! Ведь это что же такое?.. Нет, прежде лучше было.
- Ну, тоже, - напоминаю ей, - забыли вы, верно, как тогда хорошо шло: кто больше дал, тот и прав был.
- Это, - отвечает, - твоя совершенная правда, но только между старинными чиновниками бывали отчаянные доки. Бывало, его спросишь: «Можно ли?» - а он отвечает: «В России невозможности нет», и вдруг выдумку выдумает и сделает. Вот мне и теперь один такой объявился и пристаёт ко мне, да не знаю: верить или нет? Мы с ним вместе в Мариинском пассаже у саечника Василья обедаем, потому что я ведь теперь экономлю и над каждым грошем трясусь - горячего уже давно не ем, всё на дело берегу, а он, верно, тоже по бедности или питущий… но преубедительно говорит: «дайте мне пятьсот рублей - я вручу». Как ты об этом думаешь?
- Голубушка моя, - отвечаю ей, - уверяю вас, что вы меня своим горем очень трогаете, но я и своих-то дел вести не умею и решительно ничего не могу вам посоветовать. Расспросили бы вы по крайней мере о нём кого-нибудь: кто он такой и кто за него поручиться может?
- Да уж я саечника расспрашивала, только он ничего не знает. «Так, говорит, надо думать, или купец притишил торговлю, или подупавший из каких-нибудь своих благородий».
- Ну, самого его прямо спросите.
- Спрашивала - кто он такой и какой на нём чин? «Это, говорит, в нашем обществе рассказывать совсем лишнее и не принято; называйте меня Иван Иваныч, а чин на мне из четырнадцати овчин, - какую захочу, ту вверх шерстью и выворочу.
- Ну вот видите, - это, выходит, совсем какая-то тёмная личность.
- Да, тёмная… «Чин из четырнадцати овчин» - это я понимаю, так как я сама за чиновником была. Это значит, что он четырнадцатого класса. А насчет имени и рекомендаций прямо объявляет, что «насчет рекомендаций, говорит, я ими пренебрегаю и у меня их нет, а я гениальные мысли в своем лбу имею и знаю достойных людей, которые всякий мой план готовы привести за триста рублей в исполнение».
«Почему же, батюшка, непременно триста?»
«А так - уж это у нас такой прификс, с которого мы уступать не желаем и больше не берём».
«Ничего, сударь, не понимаю».
«Да и не надо. Нынешние ведь много тысяч берут, а мы сотни. Мне двести за мысль и за руководство да триста исполнительному герою, в соразмере, что он может за исполнение три месяца в тюрьме сидеть, и конец дело венчает. Кто хочет - пусть нам верит, потому что я всегда берусь за дела только за невозможные; а кто веры не имеет, с тем делать нечего», - но что до меня касается, - прибавляет старушка,-то, представь ты себе моё искушение: я ему почему-то верю…
Решительно, - говорю, - не знаю, отчего вы ему верите?
- Вообрази - предчувствие у меня, что ли, какое то, и сны я вижу, и всё это как-то так тепло убеждает довериться. - Не подождать ли ещё? - Подожду, пока возможно.
Но скоро это сделалось невозможно.
Глава четвёртая
Приезжает ко мне старушка в состоянии самой трогательной и острой горести: во-первых, настаёт Рождество; во-вторых, из дому пишут, что дом на сих же днях поступает в продажу; и в-третьих, она встретила своего должника под руку с дамой и погналась за ними, и даже схватила его за рукав, и взывала к содействию публики, крича со слезами: «Боже мой, он мне должен!» Но это повело только к тому, что её от должника с его дамою отвлекли, а привлекли к ответственности за нарушение тишины и порядка в людном месте. Ужаснее же этих трёх обстоятельств было четвёртое, которое заключалось в том, что должник старушки добыл себе заграничный отпуск и не позже как завтра уезжает с роскошною дамою своего сердца за границу - где наверно пробудет год или два, а может быть, и совсем не вернется, «потому что она очень богатая».
Сомнений, что всё это именно так, как говорила старушка, не могло быть ни малейших. Она научилась зорко следить за каждым шагом своего неуловимого должника и знала все его тайности от подкупленных его слуг.
Завтра, стало быть, конец этой долгой и мучительной комедии: завтра он несомненно улизнёт, и надолго, а может быть, и навсегда, потому что его компаньонка, всеконечно, не желала афишировать себя за миг иль краткое мгновенье.
Старушка всё это во всех подробностях повергла уже обсуждению дельца, имеющего чин из четырнадцати овчин, и тот там же, сидя за ночвами у саечника в Мариинском пассаже, отвечал ей; «Да, дело кратко, но помочь ещё можно: сейчас пятьсот рублей на стол, и завтра же ваша душа на простор: а если не имеете ко мне веры - ваши пятнадцать тысяч пропали».
Я, друг мой, - рассказывает мне старушка, - уже решилась ему довериться… Что же делать: всё равно ведь никто не берётся, а он берётся и твёрдо говорит: «Я вручу». Не гляди, пожалуйста, на меня так, глаза испытуючи. Я нимало не сумасшедшая, - а и сама ничего не понимаю, но только имею к нему какое-то таинственное доверие в моём предчувствии, и сны такие снились, что я решилась и увела его с собою.
- Куда?
- Да видишь ли, мы у саечника ведь только в одну пору, всё в обед встречаемся. А тогда уже поздно будет, - так я его теперь при себе веду и не отпущу до завтрего. В мои годы, конечно, уже об этом никто ничего дурного подумать не может, а за ним надо смотреть, потому что я должна ему сейчас же все пятьсот рублей отдать, и без всякой расписки.
- И вы решаетесь?
- Конечно, решаюсь. - Что же ещё сделать можно? Я ему уже сто рублей задатку дала, и он теперь ждёт меня в трактире, чай пьёт, а я к тебе с просьбою: у меня ещё двести пятьдесят рублей есть, а полутораста нет. Сделай милость, ссуди мне, - я тебе возвращу. Пусть хоть дом продадут - всё-таки там полтораста рублей ещё останется.
Знал я её за женщину прекрасной честности, да и горе её такое трогательное, - думаю: отдаст или не отдаст - господь с ней, от полутораста рублей не разбогатеешь и не обеднеешь, а между тем у неё мучения на душе не останется, что она не все средства испробовала, чтобы «вручить» бумажку, которая могла спасти её дело.
Взяла она просимые деньги и поплыла в трактир к своему отчаянному дельцу. А я с любопытством дожидал её на следующее утро, чтобы узнать: на какое ещё новое штукарство изловчаются плутовать в Петербурге?
Только то, о чём я узнал, превзошло мои ожидания: пассажный гений не постыдил ни веры, ни предчувствий доброй старушки.
Глава пятая
На третий день праздника она влетает ко мне в дорожном платье и с саквояжем, и первое, что делает, - кладёт мне на стол занятые у меня полтораста рублей, а потом показывает банковую, переводную расписку с лишком на пятнадцать тысяч…
Глазам своим не верю! Что это значит?
- Ничего больше, как я получила все свои деньги с процентами.
- Каким образом? Неужто всё это четырнадцатиовчинный Иван Иваныч устроил?
- Да, он. Впрочем, был ещё и другой, которому он от себя триста рублей дал - потому что без помощи этого человека обойтись было невозможно.
- Это что же ещё за деятель? Вы уж расскажите всё, как они вам помогали!
- Помогли очень честно. Я как пришла в трактир и отдала Ивану Иванычу деньги - он сосчитал, принял и говорит: «Теперь, госпожа, поедем. Я, говорит, гений по мысли моей, но мне нужен исполнитель моего плана, потому что я сам таинственный незнакомец и своим лицом юридических действий производить не могу». Ездили по многим низким местам и по баням - всё искали какого-то «сербского сражателя», но долго его не могли найти. Наконец нашли. Вышел этот сражатель из какой-то ямки, в сербском военном костюме, весь оборванный, а в зубах пипочка из газетной бумаги, и говорит: «Я всё могу, что кому нужно, но прежде всего надо выпить». Все мы трое в трактире сидели и торговались, и сербский сражатель требовал «по сту рублей на месяц, за три месяца». На этом решили. Я ещё ничего не понимала, но видела, что Иван Иваныч ему деньги отдал, стало быть он верит, и мне полегче стало. А потом я Ивана Иваныча к себе взяла, чтобы в моей квартире находился, а сербского сражателя в бани ночевать отпустили с тем, чтобы утром явился. Он утром пришёл и говорит: «Я готов!». А Иван Иваныч мне шепчет: «Пошлите для него за водочкой: от него нужна смелость. Много я ему пить не дам, а немножко необходимо для храбрости: настаёт самое главное его исполнение».
Выпил сербский сражатель, и они поехали на станцию железной дороги, с поездом которой старушкин должник и его дама должны были уехать. Старушка всё ещё ничего не понимала, что такое они замыслили и как исполнят, но сражатель её успокаивал и говорил, что «асе будет честно и благородно». Стала съезжаться к поезду публика, и должник явился тут, как лист перед травою, и с ним дама; лакей берёт для них билеты, а он сидит с своей дамой, чай пьёт и тревожно осматривается на всех. Старушка спряталась за Ивана Иваныча и указывает на должника - говорит: «Вот - он!»
Сербский воитель увидал, сказал «хорошо», и сейчас же встал и прошёл мимо франта раз, потом во второй, а потом в третий раз, пряма против него остановился и говорит:
Чего это вы на меня так смотрите?
Тот отвечает:
Я на вас вовсе никак не смотрю, я чай пью.
- А-а! - говорит воитель, - вы не смотрите, а чай пьёте? так я же вас заставлю на меня смотреть, и вот вам от меня к чаю лимонный сок, песок и шоколаду кусок!.. - Да с этим - хлоп, хлоп, хлоп! его три раза по лицу и ударил.
Дама бросилась в сторону, господин тоже хотел убежать и говорил, что он теперь не в претензии; но полиция подскочила и вмешалась: «Этого, говорит, нельзя: это в публичном месте», - и сербского воителя арестовали, и побитого тоже. Тот в ужасном был волнении - не знает: не то за своей дамой броситься, не то полиции отвечать. А между тем уже и протокол готов, и поезд отходит… Дама уехала, а он остался… и как только объявил своё звание, имя и фамилию, полицейский говорит: «Так вот у меня кстати для вас и бумажка в портфеле есть для вручения». Тот - делать нечего - при свидетелях поданную ему бумагу принял и, чтобы освободить себя от обязательств о невыезде, немедленно же сполна и с процентами уплатил чеком весь долг свой старушке.
Так были побеждены неодолимые затруднения, правда восторжествовала, и в честном, но бедном доме водворился покой, и праздник стал тоже светел и весел.
Человек, который нашёлся - как уладить столь трудное дело, кажется, вполне имеет право считать себя в самом деле гением.
Глава первая
Маленькая старушка-помещица поехала в Петербург с «вопиющим делом», которое заключалось в следующем.
По своей сердечной доброте старушка выручила из беды «великосветского франта»: заложила дом, деньги отдала франту, тот обещал вернуть долг в кратчайшие сроки. Должник «принадлежал к одной из фамилий, имел перед собою блестящую карьеру и получал хорошие доходы с имений и хорошее жалованье по службе». Старушка когда-то была знакома с матерью этого господина и помогла ему в память о старых связях.
Франт благополучно уехал в Петербург, после чего, «разумеется, началась... игра в кошку и мышку». Старушка стремилась вернуть долг, чтобы выкупить дом, в котором жила с увечной дочерью и внучкой, писала в Петербург, но должник на письма не реагировал. «А между тем время уходит, приближается срок закладной - и перед бедной женщиной, которая уповала дожить свой век в своем домишке, вдруг разверзается страшная перспектива холода и голода с увечной дочерью и маленькою внучкою». Старушка поручила дочь и ребенка соседке и отправилась хлопотать в Петербург.
Глава вторая
Поначалу хлопоты старушки были успешны: суд вынес решение в ее пользу. Но с исполнением возникли проблемы. У должника «было какое-то такое могущественное родство или свойство, что нельзя было его приструнить, как всякого иного грешника».
Должнику требовалось вручить какую-то бумагу под роспись, но «никакие лица никакого уряда» не могли это сделать. И все они стремились убедить старушку успокоиться и забыть о долге, не она одна страдает от франта. «Батюшки мои, - отвечает старушка, - да какое же мне в этом утешение, что не мне одной худо будет? Я бы, голубчики, гораздо лучше желала, чтобы и мне и всем другим хорошо было».
Ей отвечали, что всем хорошо быть не может, что должник «платить не привык, и если очень докучать станете - может вам неприятность сделать». Но старушка не верила в такое коварство человека. Она решила, что ее должник просто «замотался, но человек хороший».
Глава третья
Ходила старушка и по высшим инстанциям. Только там ей сказали: «Ищите его, поймайте, - это ваше дело, - тогда ему “вручат”». Не помогла даже попытка «подмазать». Зато объявился человек, который заявил, что сможет передать должнику извещение за пятьсот рублей. Собеседник старушки, которому она это рассказала, ответил, что он своих дел вести не умеет и посоветовать ей ничего не может. Но об этом человеке следует кого-нибудь расспросить.
Старушка на это ответила, что расспросы ни к чему не привели и самого человека она спрашивала. «Спрашивала - кто он такой и какой на нем чин?» Тот же ответил: «Это... в нашем обществе рассказывать совсем лишнее и не принято; называйте меня Иван Иваныч, а чин на мне из четырнадцати овчин, - какую захочу, ту вверх шерстью и выворочу». Загадочный Иван Иваныч называл себя гением и за свой план требовал двести рублей, а исполнителю еще триста. Старушка отчего-то верила этому человеку, но решила подождать, пока возможно. Вскоре ожидание стало невозможным.
Глава четвертая
Старушка приехала к рассказчику «в состоянии самой трогательной и острой горести: во-первых, настает Рождество; во-вторых, из дому пишут, что дом на сих же днях поступает в продажу». К тому же старушке удалось поймать своего должника, но ее привлекли к ответственности за нарушение порядка. И самым большим горем стало известие о том, что на следующий день должник уезжает со своей дамой за границу.
И старушка решила довериться Ивану Иванычу, деваться ей было некуда. Отдала она ему пятьсот рублей, заняв сто пятьдесят из них у автора: «Знал я ее за женщину прекрасной честности, да и горе ее такое трогательное, - думаю: отдаст или не отдаст - господь с ней, от полутораста рублей не разбогатеешь и не обеднеешь, а между тем у нее мучения на душе не останется, что она не все средства испробовала, чтобы “вручить” бумажку, которая могла спасти ее дело».
На следующее утро рассказчик узнал то, что превзошло все его ожидания: оказывается, «пассажный гений не постыдил ни веры, ни предчувствий доброй старушки».
Глава пятая
Старушка появилась у рассказчика «в дорожном платье и с саквояжем». «...Первое, что делает, - кладет мне на стол занятые у меня полтораста рублей, а потом показывает банковую, переводную расписку с лишком на пятнадцать тысяч...» Рассказчик не пове
Рил своим глазам и попросил объяснений. Помещица рассказала, что помогли ей Иван Иваныч и «другой, которому он от себя триста рублей дал - потому что без помощи этого человека обойтись было невозможно». Таинственного помощника Ивана Иваныча искали долго: «Ездили по многим низким местам и по баням - все искали какого-то “сербского сражателя”, но долго его не могли найти. Наконец нашли». Наутро отправились все втроем на станцию железной дороги, на поезд которой должен был сесть должник старушки. Должник явился на станцию, «сидит со своей дамой, чай пьет». Тут сербский воитель трижды прошел мимо франта, после чего осведомился, почему тот на него смотрит. «Тот отвечает:
Я на вас вовсе никак не смотрю, я чай пью.
А-а! - говорит воитель, - вы не смотрите, а чай пьете? так я же вас заставлю на меня смотреть, и вот вам от меня к чаю лимонный сок, песок и шоколаду кусок!.. - Да с этим - хлоп, хлоп, хлоп! его три раза по лицу и ударил».
Должник хотел убежать, но вмешалась полиция, арестовала обоих: и сербского воителя, и побитого должника. Составили протокол, и полицейский передал должнику бумагу, которую должен был вручить. Тот при свидетелях бумагу взял и, стремясь «освободить себя от обязательств о невыезде, немедленно же сполна и с процентами уплатил чеком весь долг свой старушке». Произведение заканчивается словами автора: «Человек, который нашелся как уладить столь трудное дело, кажется, вполне имеет право считать себя в самом деле гением».
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Лесков Николай Семенович
Старый гений
Лесков Николай Семенович
Старый гений
Гений лет не имеет – он
преодолевает всё, что оста
навливает обыкновенные умы.
Ларошфуко
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Несколько лет назад в Петербург приехала маленькая старушка-помещица, у которой было, по её словам, "вопиющее дело". Дело это заключалось в том, что она по своей сердечной доброте и простоте, чисто из одного участия, выручила из беды одного великосветского франта, – заложив для него свой домик, составлявший всё достояние старушки и её недвижимой, увечной дочери да внучки. Дом был заложен в пятнадцати тысячах, которые франт полностию взял, с обязательством уплатить в самый короткий срок.
Добрая старушка этому верила, да и не мудрено было верить, потому что должник принадлежал к одной из лучших фамилий, имел перед собою блестящую карьеру и получал хорошие доходы с имений и хорошее жалованье по службе. Денежные затруднения, из которых старушка его выручила, были последствием какого-то мимолетного увлечения или неосторожности за картами в дворянском клубе, что поправить ему было, конечно, очень легко, – "лишь бы только доехать до Петербурга".
Старушка знавала когда-то мать этого господина и, во имя старой приязни, помогла ему; он благополучно уехал в Питер, а затем, разумеется, началась довольно обыкновенная в подобных случаях игра в кошку и мышку. Приходят сроки, старушка напоминает о себе письмами – сначала самыми мягкими, потом немножко пожёстче, а наконец, и бранится – намекает, что "это нечестно", но должник её был зверь травленый и всё равно ни на какие её письма не отвечал. А между тем время уходит, приближается срок закладной – и перед бедной женщиной, которая уповала дожить свой век в своём домишке, вдруг разверзается страшная перспектива холода и голода с увечной дочерью и маленькою внучкою.
Старушка в отчаянии поручила свою больную и ребёнка доброй соседке, а сама собрала кое-какие крохи и полетела в Петербург "хлопотать".
ГЛАВА ВТОРАЯ
Хлопоты её вначале были очень успешны: адвокат ей встретился участливый и милостивый, и в суде ей решение вышло скорое и благоприятное, но как дошло дело до исполнения – тут и пошла закорюка, да такая, что и ума к ней приложить было невозможно. Не то, чтобы полиция или иные какие пристава должнику мирволили – говорят, что тот им самим давно надоел и что они все старушку очень жалеют и рады ей помочь, да не смеют... Было у него какое-то такое могущественное родство или свойство, что нельзя было его приструнить, как всякого иного грешника.
О силе и значении этих связей достоверно не знаю, да думаю, что это и не важно. Всё равно – какая бабушка ему ни ворожила и всё на милость преложила.
Не умею тоже вам рассказать в точности, что над ним надо было учинить, но знаю, что нужно было "вручить должнику с распискою" какую-то бумагу, и вот этого-то никто – никакие лица никакого уряда – не могли сделать. К кому старушка ни обратится, все ей в одном роде советуют:
– Ах, сударыня, и охота же вам! Бросьте лучше! Нам очень вас жаль, да что делать, когда он никому не платит... Утешьтесь тем, что не вы первая, не вы и последняя.
– Батюшки мои, – отвечает старушка, – да какое же мне в этом утешение, что не мне одной худо будет? Я бы, голубчики, гораздо лучше желала, чтобы и мне и всем другим хорошо было.
– Ну, – отвечают, – чтоб всем-то хорошо – вы уж это оставьте, – это специалисты выдумали, и это невозможно.
А та, в простоте своей, пристаёт:
– Почему же невозможно? У него состояние во всяком случае больше, чем он всем нам должен, и пусть он должное отдаст, а ему ещё много останется.
– Э, сударыня, у кого "много", тем никогда много не бывает, а им всегда недостаточно, но главное дело в том, что он платить не привык, и если очень докучать станете – может вам неприятность сделать.
– Какую неприятность?
– Ну, что вам расспрашивать: гуляйте лучше тихонько по Невскому проспекту, а то вдруг уедете.
– Ну, извините, – говорит старушка, – я вам не поверю: он замотался, но человек хороший.
– Да, – отвечают, – конечно, он барин хороший, но только дурной платить; а если кто этим занялся, тот и всё дурное сделает.
– Ну, так тогда употребите меры.
– Да вот тут-то, – отвечают, – и точка с запятою: мы не можем против всех "употреблять меры". Зачем с такими знались.
– Какая же разница?
А вопрошаемые на неё только посмотрят да отвернутся или даже предложат идти высшим жаловаться.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Ходила она и к высшим. Там и доступ труднее и разговору меньше, да и отвлечённее.
Говорят: "Да где он? о нём доносят, что его нет!"
– Помилуйте, – плачет старушка, – да я его всякий день на улице вижу он в своём доме живет.
– Это вовсе и не его дом. У него нет дома: это дом его жены.
– Ведь это всё равно: муж и жена – одна сатана.
– Да это вы так судите, но закон судит иначе. Жена на него тоже счёты предъявляла и жаловалась суду, и он у неё не значится... Он, чёрт его знает, он всем нам надоел, – и зачем вы ему деньги давали! Когда он в Петербурге бывает – он прописывается где-то в меблированных комнатах, но там не живет. А если вы думаете, что мы его защищаем или нам его жалко, то вы очень ошибаетесь: ищите его, поймайте, – это ваше дело, – тогда ему "вручат".
Утешительнее этого старушка ни на каких высотах ничего не добилась, и, по провинциальной подозрительности, стала шептать, будто всё это "оттого, что сухая ложка рот дерёт".
– Что ты, – говорит, – мне не уверяй, а я вижу, что всё оно от того же самого движет, что надо смазать.
Пошла она "мазать" и пришла ещё более огорчённая. Говорит, что "прямо с целой тысячи начала", то есть обещала тысячу рублей из взысканных денег, но её и слушать не хотели, а когда она, благоразумно прибавляя, насулила до трёх тысяч, то её даже попросили выйти.
– Трёх тысяч не берут за то только, чтобы бумажку вручить! Ведь это что же такое?.. Нет, прежде лучше было.
– Ну, тоже, – напоминаю ей, – забыли вы, верно, как тогда хорошо шло: кто больше дал, тот и прав был.
– Это, – отвечает, – твоя совершенная правда, но только между старинными чиновниками бывали отчаянные доки. Бывало, его спросишь: "Можно ли?" – а он отвечает: "В России невозможности нет", и вдруг выдумку выдумает и сделает. Вот мне и теперь один такой объявился и пристаёт ко мне, да не знаю: верить или нет? Мы с ним вместе в Мариинском пассаже у саечника Василья обедаем, потому что я ведь теперь экономлю и над каждым грошем трясусь – горячего уже давно не ем, всё на дело берегу, а он, верно, тоже по бедности или питущий... но преубедительно говорит: "дайте мне пятьсот рублей – я вручу". Как ты об этом думаешь?
– Голубушка моя, – отвечаю ей, – уверяю вас, что вы меня своим горем очень трогаете, но я и своих-то дел вести не умею и решительно ничего не могу вам посоветовать. Расспросили бы вы по крайней мере о нём кого-нибудь: кто он такой и кто за него поручиться может?
– Да уж я саечника расспрашивала, только он ничего не знает. "Так, говорит, надо думать, или купец притишил торговлю, или подупавший из каких-нибудь своих благородий".
– Ну, самого его прямо спросите.
– Спрашивала – кто он такой и какой на нём чин? "Это, говорит, в нашем обществе рассказывать совсем лишнее и не принято; называйте меня Иван Иваныч, а чин на мне из четырнадцати овчин, – какую захочу, ту вверх шерстью и выворочу.
– Ну вот видите, – это, выходит, совсем какая-то тёмная личность.
– Да, тёмная... "Чин из четырнадцати овчин" – это я понимаю, так как я сама за чиновником была. Это значит, что он четырнадцатого класса. А насчет имени и рекомендаций прямо объявляет, что "насчет рекомендаций, говорит, я ими пренебрегаю и у меня их нет, а я гениальные мысли в своем лбу имею и знаю достойных людей, которые всякий мой план готовы привести за триста рублей в исполнение".
"Почему же, батюшка, непременно триста?"
"А так – уж это у нас такой прификс, с которого мы уступать не желаем и больше не берём".
"Ничего, сударь, не понимаю".
"Да и не надо. Нынешние ведь много тысяч берут, а мы сотни. Мне двести за мысль и за руководство да триста исполнительному герою, в соразмере, что он может за исполнение три месяца в тюрьме сидеть, и конец дело венчает. Кто хочет – пусть нам верит, потому что я всегда берусь за дела только за невозможные; а кто веры не имеет, с тем делать нечего", – но что до меня касается, – прибавляет старушка, – то, представь ты себе моё искушение: я ему почему-то верю...
– Решительно, – говорю, – не знаю, отчего вы ему верите?
– Вообрази – предчувствие у меня, что ли, какое-то, и сны я вижу, и всё это как-то так тепло убеждает довериться.
– Не подождать ли ещё?
– Подожду, пока возможно.
Но скоро это сделалось невозможно.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
Приезжает ко мне старушка в состоянии самой трогательной и острой горести: во-первых, настаёт Рождество; во-вторых, из дому пишут, что дом на сих же днях поступает в продажу; и в-третьих, она встретила своего должника под руку с дамой и погналась за ними, и даже схватила его за рукав, и взывала к содействию публики, крича со слезами: "Боже мой, он мне должен!" Но это повело только к тому, что её от должника с его дамою отвлекли, а привлекли к ответственности за нарушение тишины и порядка в людном месте. Ужаснее же этих трёх обстоятельств было четвёртое, которое заключалось в том, что должник старушки добыл себе заграничный отпуск и не позже как завтра уезжает с роскошною дамою своего сердца за границу – где наверно пробудет год или два, а может быть, и совсем не вернется, "потому что она очень богатая".
Сомнений, что всё это именно так, как говорила старушка, не могло быть ни малейших. Она научилась зорко следить за каждым шагом своего неуловимого должника и знала все его тайности от подкупленных его слуг.
Завтра, стало быть, конец этой долгой и мучительной комедии: завтра он несомненно улизнёт, и надолго, а может быть, и навсегда, потому что его компаньонка, всеконечно, не желала афишировать себя за миг иль краткое мгновенье.
Старушка всё это во всех подробностях повергла уже обсуждению дельца, имеющего чин из четырнадцати овчин, и тот там же, сидя за ночвами у саечника в Мариинском пассаже, отвечал ей;
"Да, дело кратко, но помочь ещё можно: сейчас пятьсот рублей на стол, и завтра же ваша душа на простор: а если не имеете ко мне веры – ваши пятнадцать тысяч пропали".
– Я, друг мой, – рассказывает мне старушка, – уже решилась ему довериться... Что же делать: всё равно ведь никто не берётся, а он берётся и твёрдо говорит: "Я вручу". Не гляди, пожалуйста, на меня так, глаза испытуючи. Я нимало не сумасшедшая, – а и сама ничего не понимаю, но только имею к нему какое-то таинственное доверие в моём предчувствии, и сны такие снились, что я решилась и увела его с собою.
– Да видишь ли, мы у саечника ведь только в одну пору, всё в обед встречаемся. А тогда уже поздно будет, – так я его теперь при себе веду и не отпущу до завтрего. В мои годы, конечно, уже об этом никто ничего дурного подумать не может, а за ним надо смотреть, потому что я должна ему сейчас же все пятьсот рублей отдать, и без всякой расписки.
– И вы решаетесь?
– Конечно, решаюсь. – Что же ещё сделать можно? Я ему уже сто рублей задатку дала, и он теперь ждёт меня в трактире, чай пьёт, а я к тебе с просьбою: у меня ещё двести пятьдесят рублей есть, а полутораста нет. Сделай милость, ссуди мне, – я тебе возвращу. Пусть хоть дом продадут – всё-таки там полтораста рублей ещё останется.
Знал я её за женщину прекрасной честности, да и горе её такое трогательное, – думаю: отдаст или не отдаст – господь с ней, от полутораста рублей не разбогатеешь и не обеднеешь, а между тем у неё мучения на душе не останется, что она не все средства испробовала, чтобы "вручить" бумажку, которая могла спасти её дело.
Взяла она просимые деньги и поплыла в трактир к своему отчаянному дельцу. А я с любопытством дожидал её на следующее утро, чтобы узнать: на какое ещё новое штукарство изловчаются плутовать в Петербурге?
Только то, о чём я узнал, превзошло мои ожидания: пассажный гений не постыдил ни веры, ни предчувствий доброй старушки.
ГЛАВА ПЯТАЯ
На третий день праздника она влетает ко мне в дорожном платье и с саквояжем, и первое, что делает, – кладёт мне на стол занятые у меня полтораста рублей, а потом показывает банковую, переводную расписку с лишком на пятнадцать тысяч...
– Глазам своим не верю! Что это значит?
– Ничего больше, как я получила все свои деньги с процентами.
– Каким образом? Неужто всё это четырнадцатиовчинный Иван Иваныч устроил?
– Да, он. Впрочем, был ещё и другой, которому он от себя триста рублей дал – потому что без помощи этого человека обойтись было невозможно.
– Это что же ещё за деятель? Вы уж расскажите всё, как они вам помогали!
– Помогли очень честно. Я как пришла в трактир и отдала Ивану Иванычу деньги – он сосчитал, принял и говорит: "Теперь, госпожа, поедем. Я, говорит, гений по мысли моей, но мне нужен исполнитель моего плана, потому что я сам таинственный незнакомец и своим лицом юридических действий производить не могу". Ездили по многим низким местам и по баням – всё искали какого-то "сербского сражателя", но долго его не могли найти. Наконец нашли. Вышел этот сражатель из какой-то ямки, в сербском военном костюме, весь оборванный, а в зубах пипочка из газетной бумаги, и говорит: "Я всё могу, что кому нужно, но прежде всего надо выпить". Все мы трое в трактире сидели и торговались, и сербский сражатель требовал "по сту рублей на месяц, за три месяца". На этом решили. Я ещё ничего не понимала, но видела, что Иван Иваныч ему деньги отдал, стало быть он верит, и мне полегче стало. А потом я Ивана Иваныча к себе взяла, чтобы в моей квартире находился, а сербского сражателя в бани ночевать отпустили с тем, чтобы утром явился. Он утром пришёл и говорит: "Я готов!" А Иван Иваныч мне шепчет: "Пошлите для него за водочкой: от него нужна смелость. Много я ему пить не дам, а немножко необходимо для храбрости: настаёт самое главное его исполнение".
Выпил сербский сражатель, и они поехали на станцию железной дороги, с поездом которой старушкин должник и его дама должны были уехать. Старушка всё ещё ничего не понимала, что такое они замыслили и как исполнят, но сражатель её успокоивал и говорил, что "асе будет честно и благородно". Стала съезжаться к поезду публика, и должник явился тут, как лист перед травою, и с ним дама; лакей берёт для них билеты, а он сидит с своей дамой, чай пьёт и тревожно осматривается на всех. Старушка спряталась за Ивана Иваныча и указывает на должника – говорит: "Вот – он!"
Сербский воитель увидал, сказал "хорошо", и сейчас же встал и прошёл мимо франта раз, потом во второй, а потом в третий раз, пряма против него остановился и говорит:
– Чего это вы на меня так смотрите?
Тот отвечает:
– Я на вас вовсе никак не смотрю, я чай пью.
– А-а! – говорит воитель, – вы не смотрите, а чай пьёте? так я же вас заставлю на меня смотреть, и вот вам от меня к чаю лимонный сок, песок и шоколаду кусок!.. – Да с этим – хлоп, хлоп, хлоп! его три раза по лицу и ударил.
Дама бросилась в сторону, господин тоже хотел убежать и говорил, что он теперь не в претензии; но полиция подскочила и вмешалась: "Этого, говорит, нельзя: это в публичном месте", – и сербского воителя арестовали, и побитого тоже. Тот в ужасном был волнении – не знает: не то за своей дамой броситься, не то полиции отвечать. А между тем уже и протокол готов, и поезд отходит... Дама уехала, а он остался... и как только объявил своё звание, имя и фамилию, полицейский говорит: "Так вот у меня кстати для вас и бумажка в портфеле есть для вручения". Тот – делать нечего – при свидетелях поданную ему бумагу принял и, чтобы освободить себя от обязательств о невыезде, немедленно же сполна и с процентами уплатил чеком весь долг свой старушке.
Так были побеждены неодолимые затруднения, правда восторжествовала, и в честном, но бедном доме водворился покой, и праздник стал тоже светел и весел.
Человек, который нашёлся – как уладить столь трудное дело, кажется, вполне имеет право считать себя в самом деле гением.
ПРИМЕЧАНИЯ
Впервые – журн. "Осколки", 1884, ЛЛ 4 и 5. Вошло в сборник "Святочные рассказы" (1886).
Стр. 161. Ларошфуко Франсуа (1613 – 1680), герцог – франузский писатель, автор знаменитой книги афоризмов "Максимы".
Стр. 162. Уряд – здесь: ранг, положение, должность.
Стр. 163. Специалисты – вместо: социалисты.
Стр. 165. ...он четырнадцатого класса. – Согласно табели о рангах, введённой Петром Великим (1722), чины в России делились на 14 классов; 14-й (коллежский регистратор) был низшим.
Прификс (франц. prix fixe) – твёрдая цена.
Стр. 166. почвы – широкие лотки для валяния теста и для укладки булочных изделий.
Стр. 167. "Сербский сражатель" – участник войн Сербии с Турцией 1876 1878 гг.